Любовь Горбачева. Рассказы.

Остановилась у окна, прижала руки к горячей батарее и стала наблюдать за единственным посетителем этого скромного заведения. Им был мужчинка неопределенного возраста, с красно-синим носом, в одежде «от кочегара» и взлохмаченной головой. Он облокотился о прилавок и, слегка покачиваясь, разговаривал с продавщицей. Той на вид было лет пятьдесят. Мешки под глазами, красная кожа лица под слоем пудры и тяжелые щеки недвусмысленно говорили о том, что к крепким спиртным напиткам она относилась с уважением. Не смотря на это, неряшливой женщина не выглядела. Начесанная копна волос была аккуратно собрана шпильками в высокую прическу. На лице полный комплект косметики, которую в то время можно было купить, не отстаивая огромные очереди в «ВТО» или, например, в «Ванде»: красная губная помада, голубые жирные тени, черная тушь, уже осыпавшаяся к концу рабочего дня на нижние веки. Женщина не кокетничала, но очень дружелюбно говорила с мужчинкой. Открылась дверь и в маленькое помещение магазинчика ввалилась большая тетя, похожая на гусыню. По тому, как она, переваливаясь, пошла прямой наводкой к прилавку, было ясно, что зашла она не погреться. Минуту протирала очки, еще минуту разглядывала витрину. Потом, отпихивая мужчинку от прилавка огромной грудью, сказала продавщице: «Дома, милочка, наговоритесь с мужем. А сейчас дайте мне хлеба, молока и «Коровку» - Что? возмутилась продавщица, - Вы думаете это мой муж?! Да как Вам могло такое в голову прийти! Мой муж красивый, интеллигентный!» При этом она положила на прилавок то, что просила «гусыня» и взяла аккуратно сложенную рублевую купюру. «Гусыня» молча пересчитала сдачу, сложила покупки в авоську и медленно поплыла к выходу. Мне тоже пора было идти. Напоследок я посмотрела на «супругов». Мужчинка сконфужено вжал голову в плечи и стал казаться ниже ростом. Женщина возвышалась над ним, как монумент, с презрением глядя сверху вниз и все еще повторяла: «Тоже мне, нашла мужа! Да видела бы она моего! Ей, небось, такой и не снился!» Она обиделась!

***

Поэтесса

Чем бы заняться? О, придумала! - Буду писать стихи! А что?.. стану второй Цветаевой... Правда, не помню, что она там писала... но это дело поправимое! - ДорогоОй, я решила стать поэтессой! - Ну-ну... Ухмыляйся ухмыляйся! Скоро гордиться будешь! От поэтессы номер один - автографы коллекционировать станешь! Так-с... начинаю... А с чего начинать-то... хм... А! - с библиотеки, конечно! - ДорогоОй, я в библиотеку! - Ну-ну... Ничего-то ты не понимаешь! Темнота! Поэтессы они такие... такие... Блин... какие же они?.. Во! ...возвышенные, тонкие... вспорхнули... улетели... Им не нужна мирская пища, они питаются духовной! ... Да уж... такая скука в этих библиотеках... Засыпаю... Ну да бог с ними, обойдусь! Вспомнила! Нужно, чтобы была Муза... или у поэтесс Муз?.. Интересно, потянет ли мой муж в этом качестве... А куда он денется?! Выбора-то нет... Я люблю тебя, ты знаешь. Только вряд ли понимаешь: Этот творческий процесс Важен лишь для поэтесс.

Умница я все-таки! Вот штук пятьдесят таких и накропала... И быстро как! - В день уложилась! - ДорогоОй, нужны деньги на сборник! - Ну-ну... Низко летаешь, любимый! Где уж тебе понять, что для нас, поэтесс, материальное - на втором плане... Так... кому бы показать свои творения? Вот! У Евгении, кажется, друг в этом шарит... Где-то, в какой-то там литературной газете работает. ... Как он сказал? «Если взять тысячу хороших поэтов, то моё место будет под номером тысяча. А если тысячу плохих, то - под номером один... Для мужа можно опустить основную часть текста, оставить только концовку... - ДорогоОй, что ты теперь скажешь когда знаешь, что твоя жена - поэтесса номер один? - Ну-ну... обедать будешь, поэтесса? Да уж! Натощак что-то больше ничего не пишется... А ну их, стихи эти! - ДорогоОй, наливай уже свой борщ! Побольше... пожалуйста...

***

Психологическая атака.

Был тихий зимний вечер. Медленно, красиво, как в песнях, падал снег, особенно под фонарями, которые равномерно расположились по обе стороны дороги. Таким же тихим и спокойным было настроение... Я возвращалась с работы домой. До электрички оставалось пол - часа и я решила зайти в булочную. В маленьком магазине, недалеко от платформы, было всего два человека. Один пожилой, офицерской выправки - расплачивался с продавцом и складывал, слишком быстро, пожалуй, даже нервно, покупки в полиэтиленовый пакет. Второй молодой - стоял поодаль и явно ждал пожилого. Лицо его круглое, лощёное выражало нетерпение, в глазах озорной блеск, на губах ехидная улыбка. «Куда-то торопятся», - подумала я и подошла к прилавку. Вдруг почувствовала за спиной какое-то движение и обернулась. Молодой стоял в боксерской стойке и нагло смотрел на пожилого. Тот сделал движение рукой, словно хотел оттолкнуть молодого и освободить дорогу к выходу. Видимо, между ними что-то произошло еще до того, как я вошла в магазин. Молодой отскочил в сторону с тем же наглым взглядом и ехидной улыбкой. Пока я покупала хлеб, оба вышли. Может быть, я никогда бы и не вспомнила этот небольшой инцидент, если бы, выйдя на улицу, не стала свидетелем продолжения. Они, как и я, шли в сторону платформы. Молодой и не собирался отпускать пожилого шел за ним по пятам. Пожилой нервничал. Вот он остановился «Что ты за мной ходишь?! Думаешь, что поборешь меня!» «Нет, не думаю. Давайте попробуем» Молодой провоцировал, пожилой психовал. Я чувствовала напряжение, и вечер не казался уже таким тихим и красивым. Пожилой срывался, пытался налететь с кулаками на молодого, но тот ловко изворачивался и снова: боксерская стойка, ехидная улыбка. Такой тихий террор или психологическая атака. Вся наша троица: два действующих лица и один наблюдатель, поднялась на платформу. Народу было много. Большинство, как и я, возвращались с работы. Двое смешались с толпой и я очень надеялась, что подошедший электропоезд увезет кого-то из них, тем самым закончив эту неприятную сцену театра одного актера. Шум... и я снова вижу своих «знакомых» в подобии потасовки. Молодой не вступал в драку, он этого не хотел. У него была совсем другая цель: довести пожилого до бешенства. Это была игра. Игра на выдержку. Навязанная, отвратительная. Но молодой какое-то удовлетворение, видимо, получал, раз не отставал от пожилого. Скорее к счастью, чем к сожалению, подошел и мой электропоезд и я зрительно оставила эту сцену в прошлом, но не мысленно. Когда вижу, как нагло и беспардонно навязываются случайным людям чужие игры, всегда вспоминаю тех, двоих, из булочной.

***

Ты красивая...

Она забыла, когда в последний раз смотрела в зеркало, когда покупала новую одежду и делала макияж. Не помнила, сколько времени прошло с тех пор, когда, впервые услышав страшный диагноз, жизнь началась с «после». «До» в памяти не осталось. Словно она родилась в тот роковой день, когда сидела напротив доктора, который тихо что-то говорил, стараясь не смотреть пациентке в глаза, и перебирал листочки с результатами обследования. Дни стали одинаковы, как дольки в одном апельсине: завтрак уколы обед процедуры ужин телевизор отбой. Говорить с соседями по палате не хотелось. После ужина она выходила в холл, садилась на свое привычное место в уголке и молча смотрела в экран. Со стороны могло показаться, что женщина увлечена немудрёным кинематографическим сюжетом, но если бы кто то спросил о чем он, вряд ли она смогла бы ответить. Нет, она не думала о том, что у неё нет будущего, не вспоминала и прошлое. Она просто не думала вообще. В душе было пусто. Как то пугающе тихо, словно она находилась в скафандре... в невесомости. Словно у неё отключили все рычаги, отвечающие за функции органов чувств. На третьи сутки своего пребывания в этом лечебном заведении, после завтрака, в палате на своей тумбочке она обнаружила небольшой сверток. Развернула. Внутри лежал аккуратно сложенный в четыре раза листок из блокнота и плитка шоколада. На листке всего три слова: «Ты очень красивая». Она ничего не понимала. Что это? Откуда? Впервые за последние несколько месяцев, женщина по-настоящему думала! Думала так, как думают обычные, живые люди. Перебирала в памяти мужчин из соседних палат. Но они все казались ей на одно лицо. Оставив бесполезные попытки, она решила отложить на завтра решение странной загадки, а в этот день рано легла спать и не выходила вечером в холл для получения очередной порции «мыла». Утром появился новый сверток. На этот раз в нем лежала небольшая коробочка конфет и записка со стихами. Ниже - подпись «Толик». Сколько не пыталась, она не могла вспомнить ни одного имени мужчин, из тех, кто сидел рядом за обеденным столиком... в холле, в часы, отведенные на «телевизор»... на кушетке, в ожидании процедур. Вечером, устроившись на привычном месте перед экраном, она осторожно стала вглядываться в лица сидящих. Одно показалось знакомым. Где же она его встречала раньше? Вспомнила! - в гастрономе, напротив своего дома. Сосед, наверное. Дальше - мужчина, которого она видела впервые. Новенький? Или не замечала прежде? А вон тот смотрит не сериал, а на неё. Улыбается. Невысокий, с уже наметившейся лысиной, на вид - лет сорок. - Привет! Я Толик. Когда остальные пациенты успели разбрестись по палатам, они не заметили. Сидели до полуночи и говорили. Толик рассказывал о своей жизни, расспрашивал о её болезни и, к своему удивлению, она выложила ему всё, что носила в душе заклеенным конвертом вот уже несколько месяцев. Следующее утро снова началось со стихов и плитки шоколада. День закончился разговором в холле до полуночи. Толик убеждал, что все будет хорошо и она, странное дело, верила ему. Вот тогда - то её жизнь действительно разделилась на «до \Толика \» и «после \Толика \». Каждый вечер он держал ее руки в своих, целовал пальцы и говорил, что ни за что не хотел бы потеряться после выписки. Сама себе ничего не желая объяснять, она поменяла старенький халат на лосины и длинную футболку, сбегала во время тихого часа в парикмахерскую и на обратной дороге купила косметику. Толик не мог отвести от неё восхищенного взгляда. Он сидел близко, очень близко... - Как же я хочу тебя обнять... Но здесь нельзя больница. Не дом свиданий. В кабинет врача, для того, чтобы выслушать окончательный диагноз, она шла спокойно. Почему то была необъяснимая уверенность, что на этот раз доктор её не огорчит. - Извините, диагноз был ошибочным. Готовьтесь к выписке... Толик ждал за дверью. По её лицу, он все понял и улыбнулся: - Я же говорил, что все будет хорошо. Взял за руку, вложил в ладонь уже привычный блокнотный листок и попросил не уходить без его возвращения с процедур. - Оставь свой номер телефона или адрес... ... Сумка была собрана, кровать заправлена, все выписки - на руках. Она сидела и, в сотый раз перечитывая последнюю записку Толика, плакала... Странно, она не помнила, когда плакала до этого дня. Даже, выслушав предварительное заключение врачей, слез не было. В записке - три слова «Я тебя люблю» Он сидел на кушетке рядом с её палатой. Встал, пошел навстречу. В глазах тревога. Они стояли напротив друг друга, держались за руки. По холлу прогуливались больные, но сейчас эти двое никого не видели вокруг. Она провела рукой по его волосам, потом по лицу - Спасибо тебе! И поцеловала в щеку. Вот так, при всех. Да какое ей было дело до всех. Она жива! Жива, не только потому что, после долгих обследований, ожиданий результатов анализов, хождений по кабинетам услышала, наконец, спасительное «здорова», но и благодаря этому человеку, который поверил в нее, который заставил и ее верить в себя, который назвал её красивой в самые невзрачные, неживые дни пребывания в состоянии пустоты. Именно в тот день, в тот момент, она и поняла, что жива. - Ты дождись меня. Я провожу он снова уходил на процедуру. ... На улице было ветрено. Она шла медленно, очень медленно... У первой лавочки остановилась... В руке - мятый листок с номером её телефона. Постояв несколько минут, она разорвала листок и бросила мелкие обрывки в урну. Потом решительно и быстро пошла в сторону остановки. Дома её ждала семья, Толика тоже.