Мы пережили оккупацию. Воспоминания Ф.А. Канашевой

Истринскую семилетнюю школу №2 я окончила в 1941 году. Дальше учиться не пришлось - через 12 дней началась война. Было мне тогда 15 лет.

Уже в первый день войны стали разносить повестки. Мы проводили на фронт отца. Дом осиротел без хозяина.Жить стало голодно. Прилавки магазинов опустели, лишь хлеб еще продавали по полбуханки в одни руки. Очередь за ним была, казалось, километровой. Мы с сестрой занимали ее сутра.На Москву каждый вечер летали фашистские са­молеты с бомбами. Наши зенитчики, прожектористы и летчики старались фашистов к Москве не подпускать Но не всегда это удавалось. Мы, ребята и девчата, с вечера размещались на насыпи рва вдоль улицы Лени­на и почти всю ночь наблюдали бои между нашими и фашистскими самолетами. Было очень хорошо видно Когда прожектора, скрестясь, вели вражеский бомбар­дировщик, а он пытался улизнуть, его либо сбивали с земли, либо наш самолет настигал, и он, охваченный пламенем, несся вниз. Мы радовались и кричали «ура». А когда немецкому летчику все же удавалось сбросить бомбы и улететь, мы огорчались, и некоторые даже плакали.Так продолжалось долго. Людей в Истре станови­лось все меньше и меньше - разъезжались по деревням к родственникам. Однажды с фронта вернулся отец, отпус­тили по болезни. Я повела его в поликлинику. Врач сказал, что у него рак двенадцатиперст­ной кишки. Нужна была срочная операция, но в больнице не было необходимых лекарств и инструментов. Дали направление в МОНИКИ, но отвезти отца было не на чем; поезда уже не ходили, были взорваны мосты через реки Истра и Песочная.Через несколько дней в восемь утра объ­явили воздушную тревогу. Мы выбежали из дома и прыгнули в яму, которую вырыли са­ми. Минуты через три по радио: «Отбой воз­душной тревоги! Отбой воздушной тревоги!» Не успели мы вылезти из ямы, как увидели фашистские самолеты. Они сделали фуг, снизились и стали бомбить город. Воздух на­полнился страшным шумом падающих бомб, грохотом взрывов. Начались пожары. Люди бросились тушить. Потом выяснилось, что многие ранены и погибли. После того, как вражеские самолеты улетели, у меня долго в ушах стоял визг, скрежет и грохот разрывов бомб. И, конечно, ощущение страха долго не проходило. Почти все бомбы были сброшены в центре города. Многие здания были разрушены, пострадал и Ново-Иерусалимский музей. Это была первая бомбежка. Малоснежный морозный ноябрь сковал землю. А тут пришел военный и пригласил поработать на рытье противотанкового рва.

Кроме меня идти было некому. Отец и мать больны, младшая сестренка мала, а стар­шая сестра - в эвакуации с московским детским садом, где она работала воспитателем. Я оделась и пошла на работу.В деревне Полево на поле рыли ров. Мне дали ло­пату и лом. Лом для меня был очень тяжелым. Держа его двумя руками, бью мерзлую землю. Потом лопатой собираю куски земли, поднимаюсь из рва, выбрасываю землю и скатываюсь опять вниз. Руки мерзнут, ноги то­же. Сердце от тяжелой работы покалывает. В этом рве я была самой молодой. Некоторые женщины говорили мне, что я надорвусь, посылали к лейтенанту, чтобы он меня отпустил. Я отвечала, что дома у меня три голод­ных рта и что я буду работать как все. Хорошо, что бом­бежек не было. Вечером лейтенант вручил мне талончик на хлеб. Я была рада, несла домой хлеб, как бриллиант. Буханка издавала такой аромат, мне так хотелось откусить или отщипнуть кусочек! Но я вытерпела. «Мам, режь всем по кусочку, а папе побольше», - хозяйским голосом прого­ворила я, кладя на стол хлеб. Ели с большим аппетитом, таким он казался вкусным, «сладким», таял во рту. На второй день опять пошла на ров и заработала еще буханку хлеба. Ров получился длинным, глубоким и широким. «Ну, вражеский танк, держись! Место для тебя готово!» - сказала одна женщина.Наутро мы с сестрой решили пойти в баню. Но когда шли по улице Ленина к центру, начался артиллерийский обстрел. Снаряды со свистом летели над нашими голо­вами и где-то дальше взрывались. От страха мы сели на землю. Из ближайшего дома вышла женщина и спроси­ла, куда мы направляемся. «В баню». - ответила я. «В какую баню? Она давно не работает. Бегите домой!» Пригнувшись мы с сестрой побежали обратно. Вечером нам, как и все горожанам, выдали полмешка муки. Мы, конечно, обрадовались. «Будем печь лепешки и варить мамалыгу» сказала я ласково поглаживая мешок с мукой, к ночи на улицах появились красноармейцы.

Они с поникшими головами и как бы виноватые шли к Волоколамскому шоссе, а там в сторо­ну Москвы. Ехали туда же и грузовые автомашины с солдатами. Ехали и шли как-то беспорядочно. «Отступают», - подумала я, и сердце мое заныло. К нам в дом зашли два красноармейца и попросились перено­чевать. «Оставайтесь, - сказала я, - места всем хватит. Полезайте в подпол, мы все там спим».Рано утром гости поблагодарили за приют и направи­лись к выходу. «Сынки, - заговорил отец, - а как там дела на фронте?» - «Плохо, немцы жмут нас и давят, как ко­тят, - ответил солдат постарше. - Сметут они нашу ар­мию. Видите, как наши драпают к Москве». - «Они Москву возьмут», - добавил его однополчанин. - «Что вы такое говорите! - не вытерпела я. - Отступление - это еще не конец. Все равно наши победят!» - «Мы в это не верим, -сказал тот, что постарше, - у нас с собой немецкие листов­ки, и мы решили пойти к немцам». - «Опомнитесь, сынки, -проговорил отец, - вы молоды, не делайте ошибок. Лучше идите в Москву, догоняйте своих». - «Нет, к своим не вер­немся». И с этими словами вышли из дома. Какова их дальнейшая судьба, не известно.В полдень к нам постучали в окно. Там стоял лейте­нант Красной Армии: «Сегодня—завтра здесь будут немцы. Уходите к Москве», - и пошел к следующему до­му. Мама заплакала. Страх сжал мою грудь, как цепями. Внутри все дрожало. «Мне не дойти, - сквозь слезы про­говорила мама, - да и отца одного оставлять нельзя». - «Мать, - твердым голосом сказал отец, - обо мне не бес­покойся, что будет, то будет. А тебе надо уводить отсю­да девочек».

На улице уже смеркалось, когда мы про­стились с отцом и вышли из дома. Погода было морозная и ветреная. Всем было холодно. Дошли до Волоколамского шоссе. Когда подхо­дили к мостику через Песчанку, вдруг засви­стел снаряд и упал в угол моста. Мы прыгнули в кювет. Но снаряд не разорвался. Мы, дрожа от страха, вылезли из ямы и быстро прошли по мосту. По дороге, обгоняя нас, шли одиночки, семьи, везли коляски, тележки. Некоторые еха­ли на лошадях и машинах. Шли и гражданские, и военные. Все спешили в Москву. Мы отстали. Сзади уже никого не было. Стало темно. Вдруг мама схватилась за сердце, свернула к лесу и села у большой березы. «Сердце не дает мне идти, - тихо сказала она. - Дочки, вер­немся домой». Мы согласились. Помогли маме подняться и повернули к Истре. Тихо шли об­ратно. Дошли до мостика, где лежал снаряд. Мама сказала, показывая на него: «Видно, Бог уберег нас от смерти». И стала читать молитву. Вдруг началась стрельба, над головами свисте­ли пули. Остаток пути к дому мы проползли на четвереньках.

А утром в город вошли фашисты. Я была в посто­янном страхе и боялась выглянуть на улицу.

Днем дверь отворилась, и вошли четыре фаши­ста. Стены нашего дома были оклеены газетами с портретом В.И.Ленина. Ну, думаю, сейчас нас расстре­ляют. Самый высокий немец сел на скамейку у стола и стал осматривать наше бедное жилье. «Я - чех, - ска­зал офицер, - Ленин - карашо!» - и начал разговари­вать с переводчиком. Переводчик предупредил, что за ними скоро придут каратели, и мы должны покинуть этот дом. С тем и ушли.К вечеру я нашла пустующий домик ближе к центру, и мы перебрались туда. Из дома старались не выхо­дить, только за водой на речку ходили с сестрой. От каждого стука я вздрагивала. А тут вскоре налетели бомбить город наши «Ил-2». Осколки долетали до на­шего дома. Мы сидели в подполе и дрожали от страха. Когда наши бомбардировщики улетели, мы узнали, что немцы понесли большие потери в технике и боевой силе. «Теперь будут срывать зло на нас, жителях», -думала я. Как угадала.Как-то ворвались к нам в дом фашисты, и перево­дчик закричал; «Вы - партизаны, на вашем чердаке на­шли пулемет. Да еще заминировали дом, где живут на­ши солдаты. Всем выйти на улицу и стать у забора!» -«Господин переводчик, - сказала мама, - это не наш дом. Из нашего дома нас выселили». - «Молчать, быст­ро к забору!» - кричал переводчик, толкая нас к двери.Мы вышли из дома всей семьей и пристроились к стоящим людям из близлежащих домов. Перед нами -трехногий пулемет и много солдат с автоматами. Нем­цы приплясывали, видно, мерзли ноги, и лица их поси­нели от холода. Одеты они были легко, а был мороз светром. «Кто поставил мину у дома наших солдат?» -спросил переводчик. Молчание.Тогда он ткнул пальцем в моего отца, тот покачнул­ся, и повел его за собой к дому, где предположительно лежит мина. Там из земли торчала толстая проволока, увитая проволокой потоньше, которая доходила до крыши. Дали отцу кирку и лопату и заставили, откапы­вать проволоку. Без слез невозможно было смотреть на отца. Работал он, чувствовалось, с большим тру­дом, пошатываясь. Мама нам с Маней зашептала: «Дочки, как начнут стрелять, ложитесь на землю». Я посмотрела на небо. По нему плыли белые облака, прорывались яркие солнечные лучи. Неужели эти об­лака и небо я вижу в последний раз?В это время немцы захохотали. Я посмотрела на отца. Он держал в руках выкопанный провод. Оказыва­ется, это был громоотвод. Нас отпустили. В дом мы не пошли, а вместе с другими отправились в бывшее ово­щехранилище, переделанное в бомбоубежище. Там сели на скамейки и никак не могли пережить то, что нас собирались расстрелять. Ночью я не могла спать. Вто­рую ночь тоже. А наутро после третьей ночи, проведен­ной в убежище, мы заметили, что немцы убегают. Гру­зили вещи на грузовики и уезжали в сторону от Моск­вы. К ночи немцев осталось очень мало. Потом нача­лось страшное.

Немцы стали поджигать дома, вещи хозяевам не разрешали выносить. Всю ночь над Истрой полыхало зарево пожаров. Последние фашисты покинули город только тогда, когда все дома сгорели. Люди остались без крова и имущества. Утром вместо домов мы увиде­ли черные печи с трубами. Стояли у своих пожарищ, и даже о еде не думали. .Прилетел самолет и сел на поле у Макруши. Мы, несколько девочек и мальчиков, побежали к нему. Лет­чик улыбался нам, угостил шоколадкой и спросил, где фашисты. «Вчера удрали», - сказали мы хором. «Отлично», - весело ответил летчик и завел мотор. Бы­стро поднялся в воздух и полетел в сторону Москвы. Наверное, это был разведчик.Я вернулась к пепелищу, нашла картошку, испекла ее на углях и отнесла своим в убежище. Они по­ели, но на улицу не стали выходить. Я опять вер­нулась к уголькам погреться. Когда стало смеркаться, вдруг через мою голову, через город, к закату полетели длинные, огненные снаряды. Их было так много, что я невольно посмотрела в ту сторону, откуда они летели. На поле, где сейчас молокозавод, стояли две автомаши­ны с поднятыми рядами стволов. «Ура!» - закричала я,и из убежища вышли люди и тоже стали наблюдать этот обстрел немцев. Стреляли минут 15, потом повернули на шоссе и быстро уехали, Позже я узнала, что это бы­ло наше знаменитое оружие «катюша». Я очень горда тем, что одной из первых увидела стрельбу «катюш».

Эту ночь в убежище спали хорошо. Наутро потепле­ло, набежали тучи, пошел мягкий снежок. И опять мне первой довелось увидеть, как в наступление шла цепь наших лыжников. Я увидела их, стоя у своего пожари­ща, и от радости закричала: «Наши идут!» Из убежища выходили люди, тоже смотрели на солдат. Настроение наше поднялось - мы дождались своих! «Смотрите на юг!» - крикнул один парнишка. Все обернулись и увиде­ли, как из деревни Вельяминово шли наши солдаты в белых халатах. Вдруг их с запада стали обстреливать, некоторые снаряды долетали и до нашего убежища.К нам подбежал лейтенант и попросил воды для раненых. Мы собрали воду у всех, у кого она бы­ла, и я отнесла ведерко солдатам. Вскоре ране­ным оказали медицинскую помощь и отвезли в госпи­таль. Слышны были выстрелы и взрывы со стороны реки Истры и монастыря. Очевидно, там шел бой.Вскоре к нам пришли представители Лучинского сельсовета узнать, где и как устроились горожане, вы­дали всем талоны на хлеб. Но за ним надо было идти в Гучково (Дедовск).

Я тут же пешком отправилась за хлебом. Снег перестал идти, стало холодать, и задул колючий ветер. Хлеба мне дали две буханки. Несмотря на сильную усталость, холод и сильное чувство голода, я пошла обратно в Истру. По дороге, ощущая запах хлеба, сильно хотела поесть хоть немного. Но сдержа­лась и донесла хлеб семье, с отмороженными щеками, но счастливая. Мама сразу стала лечить мои щеки, а потом мы лакомились свежим ржаным хлебом.

Нам выделили на дачах НИЛ домик для временного проживания. Наконец мы почувствовали тепло, уют и спокойствие. Беспокоила лишь болезнь отца. Стали ремонтировать железнодорожные мосты, и дня через три - четыре пришел первый поезд. Через несколько дней я поехала в Гучково и оформила по врачебному направлению два пропуска в Москву - для себя и для отца. Отвезла я отца в МОНИКИ, его там положили на операцию. После нее, не приходя в сознание, отец скончался. Через несколько дней не стало и мамы. А тут старшая сестра Женя вернулась из эвакуации. Мы так радовались, что она вернулась, живая и здоровая. Она стала нам опорой в нелегкой военной жизни.

Фаина КАНАШЕВА, (информация предоставлена краеведческим обществом «Наследие» 3-38-79)