Чеховское Бабкино. 1885 год

Мы вновь обращаемся к близкой нам теме - Чехов и наш Истринский край.

День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом... Как часто мы забываем о ценности времени времени (не такого уж долгого!) нашего пребывания на этой земле. В сущности ведь - каждый день драгоценен! А для Чехова?

Я вновь возвращаюсь в чеховский 1885-й год, в то лето в усадьбе Бабкино... Каков был день Чехова в Бабкино, каков «вес» его?

Безусловно, для Чехова - человека с огромными дарованиями, с обостренной восприимчивостью, великолепной способностью все моментально схватывать, впитывать, весомость каждого дня просто не может быть незначительной. Но есть еще чрезвычайно важный момент. Антон Чехов, в отличие от своих старших очень талантливых! - братьев Александра и Николая (кстати, Антон считал Николая самым одаренным в семье: «Эх, если бы мне талант Николая...»), обладал очень важными чертами характера - ответственностью и стремлением к самоусовершенствованию. В самом широком смысле этих слов. В знаменитом письме Николаю в марте 1886 года, в котором, по сути, изложен кодекс интеллигентного человека, есть такие строчки»: «Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час...»

Для Чехова не существовало мелочей, особенно, если это касалось поступков, характера, помыслов человека. В самом обыкновенном, заурядном, обыденном он мог разглядеть что-то очень ценное, важное. И даже удручающая обыденность, отсутствие ярких событий, впечатлений не отменяли неустанной душевной работы Чехова, непрерывного поиска смысла окружающей его жизни.

Да, всё так. Но, думаю, не ошибусь: когда, волею обстоятельств, происходила существенная смена обстановки, начиная с места обитания, то для Чехова возникали дополнительные человеческие и творческие импульсы познания, переосмысления тех или иных явлений, проблем, в том числе сугубо личных, внутренних. Именно тогда происходил наиболее отчетливо выраженный творческий рост Чехова как личности. Уже первое лето в усадьбе Бабкино, без сомнения, - яркий тому пример.

Бабкинское бытие резко отличалось от московского. Там, в Москве, скудный, неустроенный быт, изнуряющая работа (работа буквально на износ!), каждодневная забота о завтрашнем дне. Здесь отдых, тихая прелесть бабкинской природы, которую так любил Чехов, возможность уйти от нескончаемой утомительной суеты. Здесь и дышалось, и думалось свободнее, легче. Он мог остановиться вглядеться, вслушаться в себя, принять какие-то важные решения.

Что касается круга общения в Бабкино, то, в сравнении с прежним, привычным московским, общение тут качественно иное. В то время как ближайшее окружение Чехова в Москве состояло в те годы преимущественно из представителей мелкой газетно - журнальной прессы и отчасти богемы, здесь, в Бабкино, он оказался в среде людей другой культуры - дворянской. Хозяева усадьбы Алексей Сергеевич и Марии Владимировны Киселевы, увлекающиеся музыкой, литературой, театром, приглашали к себе в Бабкино известных московских музыкантов, актеров, литераторов, были здесь и интеллигенты из Воскресенска. То, что стихийно сложилось в Бабкино, можно назвать своеобразным литературно - музыкальным салоном. Но в отличие от чопорных салонов интеллектуалов, всё было в этой подмосковной усадьбе непринужденно, естественно, раскованно.

«Превосходные, неповторимые вечера» - так отзывался о вечерах в усадебном доме Киселевых брат, Михаил Чехов. Здесь звучала музыка Бетховена, Листа, Шопена, Чайковского, Даргомыжского, горячо спорили о литературе, театре, а споры сменялись рассказами и импровизациями знатоков театральной и музыкальной сцены. Это была удивительно насыщеннаяхудожественная среда увлеченных и образованных людей! И хотя, разумеется, к своим 25 годам Антон Чехов был хорошо образован, благодаря этой среде, Чехов, несомненно, расширил свой диапазон знаний, эрудиции, особенно в сфере музыки. Сестра Чехова Мария Павловна в своих воспоминаниях отмечала: «Я положительно могу утверждать, что любовь к музыке развилась в Антоне Павловиче именно здесь».

Надо сказать, в гостях у Киселевых бывала и московская профессура. И, разумеется, общение с людьми такого уровня не могло не обогащать молодого Чехова.

Весь путь Антона Павловича Чехова это путь самоусовершенствования, самовоспитания и высшей требовательности к самому себе. Но Бабкино - время какой-то особенной интенсивности накопления опыта творческого и чисто человеческого, в том числе опыта общения. Что-то приходилось менять в своих привычках тех привычках детства и юности, в которых сказывалась, словами Чехова, «плоть мещанская, выросшая на розгах, у рейнскового погреба, на подачках».

И не случайно через несколько месяцев в письме к брату Николаю Чехов напишет: «Чтобы чувствовать себя в своей тарелке в интеллигентной среде, чтобы не быть среди нее чужим и самому не тяготиться ею, нужно быть известным образом воспитанным...». В сущности, Чехов говорит здесь о том самом «выдавливании из себя по каплям раба»...

Уроки Бабкино - уже первого его лета - не прошли даром и для творческой, и человеческой судьбы Чехова. Но это уже предмет отдельного разговора.

Елена Штейдле. Краеведческое общество «Наследие»